Дорога. Много в мире разных дорог, трактов, путей, тропинок. Но каждый из нас выбирает для себя ту единственную, которая ему кажется верной. Идти по этой дороге иногда легко, иногда трудно, но бывает так, что по этой дороге идти просто невозможно. Дело даже не в том, что ты не знаешь, что встретит тебя в конечной точке маршрута. Дело в том, что сама дорога подчас заставляет тебя свернуть, найти более легкий путь. Дорога борется с тобой, не хочет приводить тебя к своему финалу. Может быть потому, что в финале тебя ждут несметные богатства, а может быть потому, что финалом дороги станет и той собственный финал. Этого никто не знает. Даже сама дорога. Дорога это всего лишь путь уготованный тебе самой судьбою. Вот так и я плелся по своей дороге, перебирая лапами сначала по теплой булыжной мостовой, затем по дорожной пыли, которая забивалась куда только можно, еще позже под лапами стало сыро. Пыль постепенно превратилась в грязь, и чем дальше я шел, тем больше распутица брала верх над дорогой, превращая мой путь в борьбу между когтями и скользким месивом под лапами.
Ничего, думал я тогда, это меньшее из зол, Эл, которое тебе предстоит перенести, это всего лишь дорога, мокрая земля разбитая сотнями, тысячами ног и лап прошедших по ней. Иди, иди вперед и только в перед. У тебя есть цель. Если ты ее не достигнешь, то зачем вообще выходил на эту дорогу. Извинился бы перед этим мерзким лучником, заплатил бы деньги Имперцам. Ну, подумаешь, потерял бы сам себя, зато не плелся бы грязный, мокрый, замерзший и голодный по этой дороге. А ты думал, если решишься кардинально что-то изменить, то тебя будут ждать уютная постель и чашечка свежей куриной крови перед сном? Извинятся перед этим ничтожеством? Имперцам - деньги? Да никогда! А раз никогда, то прекрати ныть драная трусливая кошка, сожми клыки и вперед. То, что ты увидишь впереди, в том нет ничего того, что ты уже не видел. Убийства? Хочешь сказать, сам не безгрешен, а? Хочешь сказать, никогда никого не убивал? Вспомни недавнее происшествие с Мартином. Вот то-то же. Иди, иди приятель.
Слякоть и распутицу постепенно сменили ледяные корки на лужах. Серое, от грозовых туч небо, сменилось свинцовой пеленой над головой. Снег ложился мягко. Лапы скользили по льду, но я шел. Часы сливались в дни, дни – в недели. Я упорно шел незнамо куда. Нет, я знал куда иду. Я иду к своей цели. К цели, за которой меня ждет Лиафел. Некогда лоснящийся на солнце черно-белый мех превратился в клочья, свисающей с боков бурой шерсти. Ну, просто вылитый пилигрим, нищий, оборванный. Лакомый кусочек для «работников ножа и топора». Но о встрече с разбойниками, я думал как о чем-то само собой разумеющемся. Основные мои мысли были заняты Лиафел. Сколько я уже прошел? Сколько мне еще предстоит пройти, я не знал. И как всегда бывает после долгих неудач, судьба слегка улыбнулась мне из-за свинцовых снежных туч.
Солнце, которое, конечно, не видно было за серым маревом облаков, клонилось к закату. Дорога была пустынна и нелюдима. Даже птицы, хотя какие птицы могут быть в этом суровом краю? И те куда-то подевались. Про мелкую лесную живность я вообще молчу. Резкий изгиб дороги, лапы все также спокойно ступают по топтаному снегу. Наступает темнота. Я вижу перед собой две фигуры, вроде люди, а там, да кто их разберет. Ну не ужели? «Лесные братья», вы ли это? Как же я вас рад видеть. Подходите, подходите, берите голыми руками заблудшего оборотня. «Братья» действительно двинулись на встречу.
- Эй, усталый путник, куда это несут тебя лапы в столь поздний час?
Сказал тот, что оказался при ближайшем рассмотрении человеком, и судя по оружию, воином. Одет он, конечно, был так себе. Неказистые доспехи, сидели на нем плохо. Было видно, что они ковались не под его фигуру, а были или украдены, или сняты с мертвого тела. Но топоры, отливающие даже при тусклом свете заходящего солнца за облаками, зеленью, могли кому угодно внушить уважение к их обладателю.
- Ну, несут, - просто ответил я.
Сейчас главное косить под дурачка. Показать этим неудачникам, что я растерян, а еще лучше – напуган. Хотя, я никогда не отличался актерским талантом. В отличие от негодяя Мартина. Но, нужно постараться.
- Фу, грязный он какой-то, в лохмотьях, да еще, небось, и блохастый, - заявила жрица, стоящая рядом с воином. Заявила в полголоса в надежде, что я не расслышу.
Но я расслышал, и вполне отчетливо. Весь я был напряжен. Мышцы, как и раньше, наливались силой. Спина ощущала ребристые рукояти топоров, спрятанных под лохмотьями. Вот только шерсти я не позволил ощетиниться на загривке. Хотя, какой там ощетиниться, шерсть была настолько сваляна и грязна, что захоти я даже поднять ее, уверен, ничего бы не вышло.
- У него и брать то нечего наверняка, кроме этих лохмотьев, - продолжала сокрушаться по поводу моего внешнего вида жрица.
Ну, сокрушайся, сокрушайся. Обзывай последними словами. Только не отпускай, бери в плен, завязывай глаза, веди меня в свое логово, девочка.
- А мы это сейчас выясним! - сказал воин и сделал пару шагов вперед.
М-да. Какой же ты все-таки жалкий, разбойник. Доспехи сидят как на корове седло. Топоры держишь, словно не опытный юнец. Что ты с ними будешь делать, мальчик, когда пред тобой во всей своей красе предстанет Элвин, маршал клана … эмм, уже не маршал, но все равно.
- Так, все-таки, куда лапки навострил, Киса? Я тут с тобой шуточки шутить не собираюсь. Отвечай, червяк, когда с тобой человек разговаривает!
Ох, сколько пафоса было у него в голосе, сколько отваги и превосходства, словно не разбойник со мной разговаривал, а сам мастер Империи. Те же интонации, то же чувство безнаказанности. Парень, а вы с ним случайно не родственники, а? Было бы забавно.
- На север, - буркнул я, стараясь унять дрожь в голосе от предчувствия скорой схватки.
Только бы не выдать себя, только бы они поверили, что я всего лишь несчастный путник и ничего больше. А на самом-то деле, я он и есть. А так ли я их превосхожу? Давно уже не ел нормально, мелкое лесное зверье, перехваченное на дороге да вода из луж не в счет. Это чтобы совсем с голоду не сдохнуть. Спокойно Эл, кто бы он ни был, он менее опытен, а значит слаб. И не начинай задирать себя, кто испугался до боя, тот заведомо его проиграет.
- Коты идут на север, коты идут на север! - с ехидной ухмылкой на грязном лице передразнил меня разбойник.
Ну глумись, глумись над несчастным животным, сопляк. Отольются тебе скоро Кошкины слезки. Только ты меня в плен возьми, ну или … как это у вас там, у разбойников называется?
- На север, - повторил я тем же голосом, что и раньше. И добавил.
- А вам то что, благородный воин? Хотите сопроводить бедного пилигрима?
И тут он начал хохотать. Даже не хохотать, а ржать как жеребая кобыла, во всю свою маленькую человеческую глотку. Это меня покоробило. Я бы одним движением челюстей перегрыз бы глотку этому наглецу. Но я должен был играть, во что бы то ни стало. И я играл.
- У-ха-ха-ха… Ой, не могу…
Умирал от смеха бандит.
- Ух-ха-ха-ха, «Благородный воин», нет, ты это слышала. У-хо-хо-хы. У-ху-ху-ху. Хрю, хрю… - он даже неожиданно начал хрюкать от удовольствия, видимо так ему было весело сейчас.
Веселись, веселись ничтожество, не долго тебе смеяться осталось. Забыл что ли поговорку, про того, кто последним смеется?
- Проводить пилигрима? Куда? На тот свет? Это мы запросто! – Заявила жрица, также как и ее дружок, покатываясь со смеху.
И ты туда же, ничего, девочка, ничего. Хоть и было у меня правило не трогать женщин, но в твоем случае я сделаю исключение. Уж поверь мне. И это исключение, тебе ой как не понравится.
- Зачем смеетесь, – упавшим голосом спросил я, хотя желание расхохотаться вместе с ними было велико, я еле сдерживал улыбку – Лучше бы пригласили путника в гости, накормили, напоили, обогрели. Это вам зачтется, благородные воины.
Правильно, Эл, они поверили в то, что ты явно недалек умом. Это добрый знак. Продолжай, еще немножко осталось. Только не перегни палку. Не дай им разозлится на тебя и попытаться убить прямо на дороге. Разбойников сейчас конечно пруд пруди, но следующий шанс повстречать их на пути, может представиться не скоро.
- В гости? – уже, задыхаясь от смеха, переспросил воин – Нет, ты слышала, он еще и к нам в гости напрашивается. Каков храбрец! В общем то, мы тебе тоже самое и хотели предложить. Прогуляться с нами до нашего жилища. А уж если ты сам просишь, тогда нам тебя, можно сказать, Боги послали.
Воин очень резко вновь стал серьезен, зол и надменен.
- Ты пойдешь за ней, – он кивнул головой в направлении жрицы, – Ты нас рассмешил, за это мы тебя не убьем прямо здесь, на дороге. Но смотри, без глупостей! Попытаешься бежать, одной из твоих кошачьих жизней настанет крышка! Все понял?
Я кивнул, стараясь скрыть радостную ухмылку на морде. Вот оно. Наконец-то. Они берут меня в плен. Жрица, тоже в момент ставшая серьезной, без разговоров шагнула с дороги в лес. Я последовал за ней. Замыкающим, в нашей миниатюрной колонне шел воин, с топорами на перевес, готовый при малейшем моем неверном движении ударить в спину. Диспозиция была не из лучших. Попытайся я бежать, легким испугом я бы точно не отделался. Но дело в том, что бежать мне было совершенно незачем. Я безвольно топал за жрицей, ощущая, как у нее самой трясутся поджилки. Все-таки идти спиной к тигру не самое приятное из занятий.
Чем дальше мы уходили в лес, тем глубже становился снег. Жрица шла по тонкой корочке наста, совершенно не проваливаясь. Складывалось такое впечатление, что она не идет вовсе, а парит над самой поверхностью, переставляя при этом ноги. Мои же лапы проваливались в снег основательно, что мешало идти, и что самое паршивое, забирало много сил. Воин, пыхтя и отдуваясь, плелся сзади. Ему тоже было трудно, но он старался не подавать вида перед пленником. Всю дорогу никто не проронил ни слова. Жрица боялась. Воин старался не отстать, все же он был куда слабее меня. А я продумывал план, проигрывал в мыслях всевозможные варианты развития битвы на разбойничьей заставе. На моей стороне был эффект неожиданности, когда вдруг, перед этим отребьем предстанет не полумертвый от усталости путник, а воин, способный убить каждого из них по сотне и более раз. Но мне нельзя, ни в коем случае нельзя трогать жрицу. Пусть она воскрешает бандитов. Несомненно, она будет это делать. Я был в этом уверен. И мне необходимо убить их по многу раз, чтобы вселить истинный страх в их души. Внести невероятную сумятицу и панику в их ряды. Они больше никогда не должны вернуться в свои «охотничьи угодья».
Шли мы долго. Я по началу старался как-то запомнить дорогу, но уже наступила ночь, и вскоре я бросил это бесполезное занятие. Не было видно ничего, лишь впереди маячил силуэт жрицы, от которого я старался не отставать. Но вот уже впереди забрезжил слабенький свет, еле различимый меж могучих деревьев. С каждой минутой свет становился ярче, тьма расползалась прочь от него, словно опасаясь света. Поляна. Очень большая поляна, заставленная бревенчатыми домишками неказистых конструкций. Ни охраны, ни дозоров, ни постовых. Как же так можно, милые вы мои разбойнички. Любой же может вас взять за глотку глубокой ночью, когда вы, напившись, будете дрыхнуть без задних лап. Но ведь это мне на руку. Не придется гоняться за остатками по лесам. Костры горели повсюду, в жилищах, на улицах, если конечно промежутки между строениями можно назвать улицами, ну и конечно на «центральной площади» пылал самый большой костер в этом «царстве огня». Наша процессия шла на «центральную площадь», небольшой пяточек земли без строений, и отовсюду на меня смотрели. Я чувствовал на себе самые различные взгляды. Некоторые смотрели с любопытством, некоторые с опаской, но большинство, в наглую, глазело на меня с неприкрытым отвращением в глазах. Меня поставили на всеобщее обозрение возле костра на площади. И сразу же ко мне стал стекаться лесной народец. Да, это было еще то зрелище, нищие из бедных кварталов Города Драконов по сравнению с этим отребьем, могли считать себя богатеями. И этих несчастных мне сейчас придется убивать множество раз. Даже немного жаль стало их.
- Посмотрите на нашу добычу! – громогласно заявил воин, приведший меня сюда, – Мы его не обыскивали. Хотели, чтобы все было по-честному.
По-честному? Оборванец, ты вообще имеешь хоть малейшее понятие о чести? Хотя твоя и моя честь могут значительно разниться. Ладно, послушаем что ты еще скажешь.
- Мы обыщем его при вас. То, что найдем, разделим на всех поровну.
О! Даже так? Да что вы у меня, бедного путника можете найти?
- А тело? Куда денем тело, вожак? – пискнул кто-то из толпы.
Вожак? Это ничтожество ваш вожак? Да, ребята, очень вам не повезло с вожаком. Ну, тем лучше для меня и тем хуже для вас. Главное, подгадать самый удобный момент для начала атаки. Мышцы опять налились силой. Острый кошачий нюх чувствовал смрад идущий от всех этих жалких существ. Шерсть на загривке встала дыбом. И чтобы атака удалась, я резко трансформировался. Толпа охнула и отхлынула, ощетинившись кто чем. Тут были и мечи, и кастеты, и боевые посохи магов, даже, по-моему, кузнечные молота и рогатины присутствовали. Разношерстный лесной народец явно испугался моего внезапного превращения.
- Да чего вы боитесь? Ну встал он на две лапы, что с того, нас …
Но не успел вожак этой стаи бродячих собак договорить, как я, скинув лохмотья, обнажил свои доспехи, выхватил топоры.
- А вот что, мерзкое отребье! - прорычал я сквозь клыки, и ударил наглеца топором в спину, благо он стоял в шаге от меня. Вожак стаи хлопнулся оземь замертво. В толпе закричали. Но надо отдать им должное, толпа не бросилась тут же врассыпную. Кто-то выкрикнул:
- Бей его!
И все эти бедняги бросились на меня. Началась настоящая «свалка».
В моих руках заплясали топоры. Лапы закрутились в безумном танце смерти. Удары посыпались один за другим. В первые же секунды боя топоры обагрились кровью. И в тоже время над «полем боя» возникли лучи исцеляющих заклятий и всполохи воскрешающей магии. Первые убитые мною разбойники, после воскрешения, слабо понимая что происходит, отбегали в сторону отдышаться, придти в себя. Через пару минут первоначальная «свалка» превратилась в правильный круг, со мной в центре. Каждую секунду из круга выбегали по двое, по трое разбойников. Бросались на меня, и тут же падали с перерубленными руками и ногами, вспоротыми животами, отрубленными головами. Но и мне тоже доставалось. Удары мечей, кастетов, молотов то и дело достигали своей цели. От доспехов отскакивали стрелы, но, к сожалению, не все. Магические заклятия, без труда преодолевая бесполезную от них тяжелую броню, начали рвать тело на куски. И тут за дело принялся «Золотой идол», носимый мною под доспехами. Он, словно живой, чувствовал мое состояние, и когда боль от ран становилась непереносимой, «идол» начинал действовать. Как же мне не хватало сейчас Лиафел, ну или хотя бы Миры. Их исцеляющие заклятия действовали мягко и аккуратно, заживляя рана и почти не принося при этом болевых ощущений. «Идол» же, напротив, причинял серьезную боль. В его задачи не входило действовать мягко, его основной задачей было сохранять мне жизнь. И он сохранял. С хрустом срастались поломанные кости. По новоиспеченным ранам, то и дело, пробегала обжигающая волна, и раны, с неприятным чваканьем затягивались. «Золотой идол» не имеет души, он не живой. «Идол», с завидной периодичностью, вливает в тебя порцию жизненных сил, когда твои собственные подходят к концу. А уж как ты себя при этом чувствуешь, ему все равно.
Враги поднимались на ноги и снова падали под моими топорами. Мое тело плясало на одном месте, рассыпаясь ударами направо и налево, топоры мелькали в воздухе, словно разряды молнии во время самой жуткой грозы. Крики заполнили все лесное убежище разбойников. Еще совсем недавно белая снежная поляна стала ярко красной. Жрицы разбойников старались во всю, но их заклятия были слишком слабы. Напор и скорость, с которыми обезумевший тигр, как, наверное, казалось разбойникам, убивал их, заставили толпу на короткое время отступить. Но, эта маленькая передышка пошла на пользу не только «Лесным братьям».
А в душе было пусто. Ни единой эмоции. Я просто убивал. Мне нужна была эта поляна, и совсем не нужны были эти несчастные. Некоторые из них, не выдержав накала боя, исчезали, воскрешаясь в ближайших городах. Но большинство очертя голову, вновь и вновь бросались на меня с перекошенными болью, ненавистью и страхом лицами. И все повторялось с начала. Жрицы шептали заклятья, воины шли в бой, пытаясь достать и хоть сколько-нибудь нанести повреждения этому «бессмертному» чудовищу, которое убивало их одного за другим.
Убитых воскрешали, наверное, в сотый раз. Те, немного придя в себя, в сотый раз бросались на меня с яростными криками, и снова умирали под ударами моих топоров. Я был весь забрызган кровью. Чужая кровь маленькими ручейками стекала на землю с моих доспехов. Мой именной медальон окрасился красным. Но разбойники не отступали. Хотя их ряды редели с каждым моим ударом. Я даже начал уважать этот сброд, за их упорство и неимоверное желание наказать обидчика. Ночь, лесная зимняя ночь, непроглядная и суровая близилась к своему логическому завершению, уступая место первым лучам утреннего света. И тут случилось то, что я никак не мог себе представить. Их лидер, воин убитый мною уже не один десяток раз, лицо которого было белее снега, отбросил топоры, упал передо мной на колени, склонив голову, и закричал:
- Прекрати, Великий Воин! Достаточно крови! Мы больше не в силах тебе противостоять! Что ты от нас хочешь?
Мои топоры замерли в сантиметрах от его головы. Я даже сразу и не понял что происходит. Захотелось крикнуть ему, а за одно и всем остальным «Убирайтесь отсюда! И не возвращайтесь никогда в это место! Оно теперь принадлежит мне!», но вместо этого неожиданно даже для самого себя, и уж, тем более, для самих «Лесных братьев», я очень тихо и спокойно произнес:
- Служи мне!
Он опешил. В его глазах замелькала неуверенность. Смятение, отразилось жуткой гримасой на испачканном собственной кровью, лице. Но колебался он ровно полстука сердца.
- Слушайте все! - крикнул он, наверное, из последних сил. И все его услышали. Толпа встала как вкопанная, и опустила оружие. - Мое имя Ност! И я отдаю свою жизнь, свою честь и свою смерть на милость победителю. Я присягаю на верность этому воину! Буду служить ему верой и правдой, пока Боги не призовут меня к себе!
И чуть тише, но не менее слышно для всех остальных:
- Теперь я твой верный раб и слуга. Я присягаю тебе, Хозяин мой. Мой Повелитель!

+++

Зависит все, что в мире есть,
От поднебесной выси.
Но наша честь, но наша честь,
От нас одних зависит.
(х/ф «Мушкетеры 20 лет спустя»)

Право сильного решает многое, а зачастую и все. Вот только любить это право заставить не может. Все мы покоряемся воле победителя, пусть даже эта воля для нас неприемлема. Победитель забирает все. Но лишь наша душа, наша честь остается с нами. Душа сильного не нуждается в жалости. Ему незнакомы понятия совести и чести. Сила сама навязывает тебе те понятия, которые считает приемлемыми для себя. Сила разрушает твою душу. Не успеешь заметить, как все вокруг пляшут лишь под твою дудочку, если ты сильнее остальных. У слабых есть два выхода, или подчинится, или уйти.
Ност встал, поклонился мне и заковылял прочь. Ничего в нем уже не напоминало того ехидного задиру, который встретил меня на дороге. По его сгорбленной спине было видно, что он подчинился лишь моему «Праву сильного», но не более. В душе, наверняка, Ност остался таким же свободолюбивым и лихим лесным разбойником, коим и был до этой ужасной ночи. Ко мне потянулся лесной народец. Окровавленные, изуродованные моими атаками. С болью и ненавистью в глазах. Сначала по одному – по двое, а затем и большими группами они подходили ко мне, приклоняли колени и головы, говорили, а зачастую, шептали слова клятв в верности, так как сил уже ни у кого не осталось. Сбивались, начинали снова. Они присягали мне, становясь фактически моей собственностью. Я не просил от них подобного. Лесной народец знал, что правда всегда на стороне сильного. И они принимали «мою правду». У них просто не было другого выхода. Хотя, выход есть всегда. Но эта, сокрытая в лесах от посторонних глаз, деревушка - все, что у них было. И они хотели сохранить за собой хотя бы это. Это было их право. Никто из них так и не осмелился посмотреть мне в глаза. Они называли меня Хозяином, Повелителем. Ох, как же не нравятся мне подобные словечки. Я почувствовал себя одним из Имперцев, и мне стало от этого очень противно и горько. Когда-то давно я приносил себе клятвы не принуждать никого ни к чему. И сейчас я их нарушал. Но этот народец не знал, с самого начала своей жизни в этом мире, ничего кроме «права сильного». Это были их правила игры. Игры, под названием жизнь, в которую я вмешался, и которую сломал своей неповоротливой и грузной тигриной тушей. Мне стало стыдно, но что-либо сделать было уже поздно. И тут мне в голову пришла интересная мысль: «Элвин, старичок, тебе нужны воины для осуществления твоих планов. Так зачем же пренебрегать тем, что само идет тебе в руки. Посмотри на этих несчастных. Вот твоя будущая армия. Вот те воины, которые возведут Лиафел на престол». Я еще раз осмотрел разбредающийся по своим хижинам и домишкам народец. М-да, воины тоже мне, отребье. Как были они никем, так и остались. Хотя если вспомнить ту ярость, ту отвагу, с которой они бросались в самоубийственные атаки, то можно предположить, что из них могут получиться весьма неплохие воины. Естественно при должном уровне обучения и грамотном руководстве. Эл, а не ты ли не так давно возглавлял один из не самых слабых кланов этого мира? Не ты ли обучал и более молодых и менее опытных бойцов искусству войны? Не ты ли создавал из сопливых юнцов отменных воинов? Не ты ли … ну хватит! Я! Вот она, моя будущая армия! Ну и чего ты встал как истукан? Скажи ми что-нибудь! Пока еще сильны их впечатления от твоей мощи, пока ты еще можешь им внушить «свою правду»!
- Стойте, – сказал я, ровным и спокойным голосом. Все до единого, даже самые ослабленные, остановились, поворачиваясь ко мне дабы услышать чего же, все-таки, хочет от них их новый Хозяин, - Лесной народ. Не смотрите на меня как на Хозяина. Я вам не хозяин. Я возвращаю вам ваши клятвы в верности и преданности. Всем до единого. Если вы захотите, я уйду. Но я хочу вам сказать одно. Что за мной, могут придти и другие. И уж они точно не уйдут, а вы действительно станете их рабами. Посмотрите на себя, оглянитесь вокруг. Что вас окружает? Не знаете? А я скажу вам. Страх, грязь и ничего человеческого. Вы грабите на дорогах случайных прохожих, чтобы выжить. Разве достойно такое существование воинов?
- Да разве мы воины? – сказал кто-то из толпы. «Лесные братья» стали собираться вокруг меня. Мои слова их заинтересовали.
- А разве нет? – вопросом на вопрос ответил я, – И кто скажет мне, что это не так, с тем я без зазрения совести скрещу топоры. Я видел ваши глаза, когда вы бросались на меня в атаку. Я видел в них страх и ужас! Но разве никто в жизни не испытывал страха перед более сильным? Испытывали мы все! Но не все, испытывая страх, смогут пойти вперед, заранее зная, что проиграют. А вы шли, все, до единого! Это может говорить только об одном, что вы тоже воины, смелые и отважные. Я могу вас научить всему, что знаю сам, если конечно, вы пожелаете учиться у меня. Не смотрите, что я силен. Я такой же бездомный бродяга, как и вы. Когда-то, я был маршалом клана, но после предательства самых близких мне существ, я вынужден был стать никем. Я также, как и вы сейчас, уступил более сильному. Но я не стал падать пред ним на колени. Я ушел. Потому что у меня есть гордость. У вас она тоже есть, просто вы знаете, что значит быть никем, а я тогда этого не знал.
Вперед вышел Ност, поддерживаемый с обеих сторон. Силы, видимо, в конец оставили бывшего вожака «Лесных братьев». Стоя в подобном состоянии, он заговорил:
- В твоих словах есть смысл, Воин. Но что мы можем? Ты раскидывал нас как пушинки. Один. Нас всех. Мы с тобой-то справится не в силах, а что уж говорить о кланах этого мира. Это селение, да небольшой участок дороги, вот и все что у нас осталось. Дорога нас кормит, а лес дает кров. Мы давно так живем. Да и зачем нам все это менять?
- Если тебе нравится так жить, Ност, я не стану мешать. Но если ты хочешь что-то изменить…
Ност меня перебил, грубо и нетактично, к нему опять возвращалась его твердость духа. Но нахальства и иронии в голосе я не заметил. В голосе были только боль и отчаяние.
- Нравится? Да что ты можешь вообще знать о том, что мне нравится, а что нет? Ты не жил рядом с нами, тебе не известно, что значит умирать от голода. Тебе не ведом лютый холод зимней ночи. Ты никогда не видел умоляющие глаза, окружающих тебя, просящие хоть кроху еды! Что ты вообще можешь знать о нас, воин? Ты думаешь, мы по своей воле обитаем здесь? Думаешь, мы не хотели бы быть благородными кавалерами для своих дам? Хотели! Каждую ночь я мечтаю о том, что когда-нибудь всему этому кошмару придет конец. Что я выберусь отсюда сам, и выведу своих людей. Дабы ЖИТЬ, а не существовать, как мы сейчас! Да что ты вообще…
Он оттолкнулся от своих «провожатых», но силы еще не восстановились в воине, и он рухнул на колени. Я подошел к нему, помог встать, отряхнул доспех от кровавого снега. Поддерживая, взглянул ему в глаза. К чести своей он не отвел взгляд как раньше. В его глазах я увидел многое, и ненависть ко всем, и страх, и былое предательство. Но больше всего в этих глазах было просьбы, да нет, даже не просьбы, а мольбы о помощи.
- Послушай меня, Ност. Я могу помочь тебе и твоим «Лесным братьям». Да, я не знаю всего того, о чем ты мне сейчас говорил. Но я умею воевать, Ност. Я – воин! Я могу вас научить бороться за право быть среди сильных. Я могу передать вам свои знания. Научить вести бой, рассказать о стратегии и тактике. Помогу вам набраться опыта, стать гораздо более сильными, нежели вы сейчас. Я расскажу и передам вам все, что знаю сам.
И тут ни с того ни с сего воин, который буквально полчаса назад был готов убить меня, упал мне на плечи и разрыдался. Слезы огромными каплями скатывались по его перепачканному лицу, оставляя чистые бороздки за собой. Он пытался что-то сказать, но не мог, давясь собственными слезами. Рыдал Ност долго и надрывно. Наверное, он выплакивал сейчас, все наболевшее в его душе за многие годы. Да, думал я, как же тяжело быть таким как Ност и его «собратья по несчастью». Как же тяжело видеть в мире лишь тьму, и ни одного лучика света. Спасительные слезы очищали его почерневшую душу, смывали налет грязи с его совести.
-Учитель – наконец выдавил из себя он, все еще глотая слезы – Мастер, возьми нас в обучение. Научи не бояться. Научи быть смелыми. Научи постоять за себя. Научи, как можно сбежать из этого ужаса. Умоляю тебя, Учитель, заклинаю. Не бросай нас. Ты же видишь, что мы опустились на самое дно. Ты же чувствуешь, что мы боимся всего на свете. Я знаю, ты чувствуешь. Учи-и-итель…
Тут он запнулся, не найдя больше слов, и слезы с новой силой хлынули из его глаз. И кем бы я, по-вашему, после этого был, если б развернулся и ушел? Этим несчастным была нужна моя помощь. Моя поддержка и мои знания. Мой опыт, наконец.

+++

Бойцы, копаем отсюда, и до обеда…
(неизвестный прапорщик)

Дисциплина мобилизует, дисциплина вдохновляет, дисциплина придает сил. Когда воин дисциплинирован – ему не страшно поражение, он уверен, что даже если он оступится, ему подставит плечо идущий рядом в строю. Воинская дисциплина, складывается из многих факторов, но первыми и основными – являются смиренность и послушание, как бы парадоксально это не звучало. Смиренность к тяготам и лишениям, послушание командирам – наставникам, вот залог самого удачного и боеспособного подразделения. Все остальное – мелочи. Все остальное придет со временем.
- Равняя-я-я-Сь! Смир-На! – Рявкнул я. Нестройные ряды «Лесных братьев», хотя нет, на разбойников они уже похожи не были, передо мной стояли шеренги будущих воинов, борцов за справедливость, подтянулись. Кое-как встав в одну линию.
- Ну что за курицы ощипанные, а? А-а-Тставить! Равняя-я-я-Сь! Смир-На! Вот, уже лучше! Доброе утро Бойцы!
- Зравь. Жлам. Маср. – Хором рявкнули полторы сотни глоток в ответ на мое приветствие. Они стояли передо мной, как на параде, вытянувшись во фрунт, с гордо поднятыми головами. В глазах светилось, нет, скорее горело ярким огнем нетерпение, жажда учится, жажда постигать что то новое, и даже как это не странно, жажда работать. Уже две недели я прибывал в лагере разбойников. Да что ж я все разбойники и разбойники. А-а-Тставить разбойников. В учебно-тренировочном лагере будущего сильнейшего клана в мире. Разбо … кхем, солдаты, воины, бойцы, но уж никак не разбойники, старались во всем мне угодить, ловили каждое мое слово, каждый мой жест. Беспрекословно исполняли все мои приказы. Не потому что боялись меня, а потому что уважали, знали, все сейчас делается, делается для их блага, понимали, что превыше дисциплины – может быть только дисциплина. Это все я им объяснил, когда только приступал к занятиям с моей будущей несокрушимой армией. Оборванцы и отщепенцы этого мира оказались на редкость благодарными слушателями. О них никто никогда не заботился, никто не проявлял к ним столько внимания. Поэтому, зерно, посажанное в такую благодатную почву, взойдет обязательно, и при должном уходе разовьется в налитый соком и жизнью колос. Мои новоиспеченные бойцы увидели во мне лидера. Того, кто вытащит их из ужаса, в котором они находились очень долгое время. Они мне поверили, и я старался оправдать их надежды. Конечно, разбойничьих привычек и манер до сих пор было хоть отбавляй, но чего я от них хочу, всего за две недели? Над искоренением подобного необходимо работать и работать. Привычки, выработанные годами очень трудно искоренить. Моя новоиспеченная армия пока что признавала только «право сильного», которое мне периодически приходилось подтверждать. Зачастую подобное подтверждение сопровождалось серьезными наказаниями, но они по-другому пока не понимали. Это были их «правила игры», и если я хотел «играть» в одной команде с ними, я должен был соблюдать эти «правила». И я старался. Старался, как мог. И не только из-за того что хотел помочь этим несчастным обрести себя, передо мной стояла более глобальная цель.
Первоначально, как и водится, я занялся вопросами обороны. И уже через неделю, вокруг лагеря была налажена система наблюдательных вышек, устроенных на деревьях. Вышки были оборудованы со знанием дела, хорошо замаскированы. От вышек к лагерю тянулись коммуникации сообщения – веревки, с привязанными на концах колокольчиками. Примитивно, но вполне действенно. Наблюдатели на вышки заступали посменно, через каждые 4 часа. Также был оборудован «штаб обороны», куда сводились все колокольчики с вышек. В штабе тоже неслось круглосуточное дежурство. Также при штабе постоянно находился небольшой отряд, дабы, хоть на время задержать нарушителя, до подхода основных сил. Каждая вышка охватывала не только свой сектор наблюдения, но и часть двух соседних секторов. Таким образом, сводилось к минимуму возможность «прозевать» нарушителя, идущего по границе сектора наблюдения. Как только было закончено сооружение наблюдательных вышек, я вздохнул с облегчением. Теперь к нам точно никто не сможет подкрасться незамеченным. Но это еще не все. После окончания сооружения первой линии обороны, вышек то есть, мои бойцы принялись устанавливать по периметру всевозможные ловушки. Тут были и волчьи ямы, и всевозможные капканы, и самострелы, в общем, «случайный прохожий», не знающий проходов в системе ловушек, не смог бы дойти до лагеря не оставшись калекой.
Теперь необходимо было заняться обустройством самого лагеря. Сносились старые хибарки, понастроенные то там, то тут. Ни их месте возводились добротные и теплые бревенчатые казармы. В лагере сразу прибавилось свободного пространства. Люди были заняты делом, и это дело им нравилось. Никто не отлынивал от работы, все вкалывали на равнее, и мужчины, и женщины. Был налажен охотничий промысел. Каждый день несколько групп уходило в лес за мелким зверьем. По началу редкая охота завершалась удачей, но чем опытнее становились охотники, тем больше в лагере прибавлялось еды. И если раньше добытой дичи еле хватало на всех, то теперь еды было даже в избытке. Пришлось отрывать яму под продуктовый склад.
Жизнь в лагере нормализовывалась. Только вот спокойная жизнь мирных охотников меня не очень устраивала. Настало время для начала боевой подготовки моей будущей армии. На окраине лагеря было в считанные дни возведено стрельбище для лучников. Начались походы в подземные лабиринты. Сначала естественно под моим руководством. Как же радовались мои «вояки» выходя из лабиринтов целыми и невредимыми, да еще с мешками сокровищ, отобранных у подземных монстров. Из этих нехитрых заработков началась складываться казна будущего клана. Доспехи погибших воинов, найденные в подземельях, распределялись между моими подопечными по мере необходимости. Так сказать по способности и по потребности. Через три – четыре месяца мне удалось сформировать первый мало-мальски пригодный к самостоятельным походам в подземные лабиринты боевой отряд. Его командиром стал Ност. Ох, и везучим же оказался этот парень. Из первого же самостоятельного похода, они принесли золотую форму для создания магического амулета.
Время шло, сначала не спеша, затем побежало. Если, по началу, я справлялся со всем сам, то теперь на многое у меня попросту не хватало лап, глаз и прочего. Мне необходимы были помощники, и первым из них, стал Ност. Он впитывал всю информацию от меня, как губка. Вскоре Ност стал моей правой рукой. С его помощью дела пошли гораздо успешнее и быстрее. Затем к нему присоединилась Тисл. Молоденькая, неопытная замарашка – жрица оказалась весьма прилежной и способной ученицей. Очень быстро она обогнала в своем развитии многих своих сослуживцев. Тисл стала командиром боевого отряда №2. Моя армия, тихой сапой, набирала мощь. Постепенно мои воины стали выбираться из лагеря в близлежащие города и деревни. Ковали у кузнецов доспехи и оружие, приобретали у аптекарей зелья, ну и конечно сами учились. Мужчины учились кузнечному делу, дабы выковывать более прочные доспехи, женщины постигали ремесло алхимии, варили зелья. Заодно они производили разведку на местности, собирали слухи и сплетни, которые зачастую несут информации гораздо больше, нежели все остальные ее источники вместе взятые.
Но не всем военная наука давалась так легко, как Носту и Тисл. Были и такие с кем приходилось по долгу возится, внушать, а порой и вбивать в их головы то, что я пытался до них донести.
- Равняя-я-я-Сь! Смир-На! Как ты стреляешь, боец? Что это за стрельба? Ты вообще в мишень целишься, или ты задумал попасть своему товарищу в задницу? – Орал я на одного из молодых лучников, - У тебя что, глаза на затылке, как ты вообще лук-то держишь? Ты так лучше свой зад держи над дыркой нужника, чтоб не провалится! А лук надо ласкать, как будто это твоя любимая, с ним нежно надо, аккуратненько, чтобы ему больно не сделать. А ты рвешь тетиву как лазурный дракон свою глотку, когда ему я